ХИБИНЫ 1986:

зимние, авантюрно-романтические

(Восстановлено "20 лет спустя" на
основе походного дневника 1986 г.)

Автор: Николай Комлев Komlev_NV@finsoft.ru
Фото: Саша Денисов

Язык обожгло морозом, рука инстинктивно дернулась. Но стало только больнее. Мой нежный теплый язык примерз к ложке. К большой такой столовой металлической ложке, с которой я хотел слизать прилипшую крошку халвы. В глазах - слезы, в душе - досада, в организме - легкая паника. Что теперь делать-то? Медлить же нельзя! Может всю ложку засунуть в рот и там отогревать, оттаивать? Или наоборот - высунуть язык побольше и полить его вместе с примерзшей ложкой горячим чаем? А может дернуть ложку посильнее - авось оторвется ...

Тот далекий зимний поход в заполярных Хибинах крепко повлиял на меня. Бывает, проживешь год, и не случится ничего сильного, по настоящему яркого. А иногда одна неделя способна сделать тебя немного другим, дать тебе почувствовать то, чего "внизу не встретишь, как не тяни".

В этом году (почти 20 лет спустя) меня снова потянуло в Хибины. Правда, теперь уже летом. Захотелось, как деду Морозу из мультфильма увидеть, какие они, эти горы в августе? Отыскал карту Хибинских и Ловозерских тундр (почему-то горы на Кольском полуострове зовутся тундрами). Поводил пальцем по знакомым местам, покрутил на языке саамские и геологические словечки: Тахтарвумчорр, Чорргор, Петрелиус. И почувствовал какой-то забытый терпкий привкус. То ли привкус романтики, то ли той самой примерзшей ложки.

С огромным трудом нашел старый походный дневник. Вообще с дневниками я связываюсь редко.

Да и в тот раз я вел его не для себя. Скорее - для друзей. Девчонок. Язык не поворачивается назвать их подружками - не тот оттенок. Мы с ними вместе ходили в летний поход по Крыму. Поход начинался от Бахчисарая, и как-то повелось называть их моими женами. Мы все вместе собирали меня в эти Хибины. Они сшили мне капроновый анарак, смастерили бахилы, помогли с прочей снарягой. Так вот они должны были пойти в Хибины месяцем позже. И так же, как я впервые. Поэтому старался записать в дневник для них все свои ошибки и полезные идеи.

Напомню, что это было время социализма, советской власти. Нормальных палаток, спальников, ковриков, пуховок и рюкзаков просто НЕ было. Почти все делали сами или шли в чем придется. Зато были дешевые билеты и добрые, наивно-романтические отношения.

Поезд неспешно везет нас из Питера на север, в заполярную зиму. Мы также размеренно ищем в нашем купе капроновые штаны Денисова. В перерывах я пишу этот дневник. Пишу карандашом, т.к. однажды видел письма деда с фронта и еще какие-то старые письма. В них чернила сильно выцвели, где-то размылись, а карандашные строки сохранились полностью.

На вокзале меня провожали Таня, Оля, Люба. Эх, Джера ... Принесли безе, лавинный шнур и анарак. Все кроме безе - ярко красного (как у космонавта) цвета.

Парашют, из которого по эскимосским выкройкам сделали мне анарак и штаны, изначально был белого цвета. Но потом, начитавшись про опасность лавин, мы решили подстраховаться. Девчонки положили анарак в ведро. Налили туда воду, развели яркую красную краску и все проварили. Когда анарак высох, он уменьшился, наверное, на 3 размера. Из просторных одеяний привидения он превратился в довольно узкую (особенно в рукавах) однослойную ветровку. Зато цвет получился таким ядреным, что в случае чего меня можно было разглядеть на фоне снега даже с самолета.

Лавинный шнур (ленточку от того же парашюта) мы выкрасили в том же ведре. Зачем нужен этот шнур? Чтобы человека, попавшего в лавину, легче было отыскать под снегом. Перед прохождением лавинного участка этот шнур привязывают к поясу, и он волочится сзади хвостиком метров 20 длиною.

Все это от лавины никак не защищает. Но дает утешение, что тебя найдут и может даже успеют спасти.

День в поезде провели за работой. Дошивали одежду и снарягу. Искали иголку Денисова. Делали ревизию набранных вещей и продуктов. Количество и вес еды просто ужасает!

Девчонки ("тетки" как поправляет меня Борис)! Прислушайтесь к совету. Когда соберетесь в поход, перед выходом из дома оставьте как бы невзначай половину еды на столе.

Мы набрали продуктов, сделав расчет по горным нормативам. Но то ли нормативы убойные, то ли при таких нормативах не предполагается многодневного несения всего этого на себе ... Количество съестного и особенно его вес ужасают. Распродаем и раздаем сахар в поезде. Всем и каждому, вразнос и оптом. Избавились от 4-х пачек. Все равно рюкзаки весят, наверное, по 30 кг. Как мы это попрем ?! А не избавиться ли от сыра?

Я понял. Мы похожи на ракету! Основную массу ракеты составляет топливо. Наше топливо - это еда.

На старте нас было четверо:

1. Боря:
Борис Вовк. Профессиональный геолог. В душе странник и бродяга. В городе как рыба на суше, как курильщик без сигарет. Боря заядлый походник, альпинист, спелеолог, романтик. Бородат, колоритен. Однажды он пришел ко мне в часть. Вахтенный матрос прибежал с очумелыми глазами: "Товарищ лейтенант, там к вам какой-то писатель пришел!".

2. Вера:
Жена Бориса. Тоже геолог. Хорошая такая тетка.

3. Денисов:
Александр Денисов. Бородатый геолог в очках. Местами эстет, временами эпикуреец, флегма и брюзга одновременно. Предметом моей белой зависти к Денисову была обстановка его квартиры. Точнее, ее отсутствие. Спартанский минимум вещей, ящики геологической экспедиции, книги.

4. Автор этого опуса:
Николай Комлев. Молодой лейтенант ВМФ. Тогда еще безбородый и не лысый. Минимум походного опыта. Жажда романтики и приключений.

Удивляет размер сложенной палатки. Просто кроха. Даже как-то не по себе. Я где-то слышал, что зимой за город выезжают с толстой палаткой и печкой. Мы идем без печки. Боря говорит, что с печкой по горам не ходят. Палатка однослойная из парашютного шелка тоньше носового платка. Почти прозрачная. Без тента.

- А не замерзнем? - меня терзают сомнения
- Не, не замерзнем, - говорит Боря:

Я в ней и на Кавказе, и в Сибири на Индигирке был. Зимой, правда дыхание замерзает на потолке и на лицо противно сыплется в виде снега. Так я марлю взял. Подошьем под крышу - чтобы на нее снег сыпался. Подшиваем марлю. Ну, так, очень условно. Развернуть или натянуть палатку в тесном купе - то еще развлечение.

Ищем бахилы Денисова. Долго ищем. Наверное, забыли в Ленинграде. В десятый раз пробуем засунуть все по рюкзакам. Не влезает. Девчонки (тетки!) - шейте рюкзаки побольше!

Нашли Сашкины бахилы - у него под простынкой. Темнеет. Попросили у соседей гитару. Боря поет что-то из Визбора. Темно, спокойно, уютно. Убаюкивающий стук колес. Никто ничего не ищет. Даже странно. Достали слепую копию карты Хибин. Завтра нас ждет перевал Юмьекорр (1А), затем ручей Меридиальный, после ночевки - перевал Сев.Чорргор (2Б), ну и так далее, вслед за Бориным карандашем, которым он водит по бумаге. Сашка взял аж два фотоаппарата. В одном кажется пленка для слайдов. Скоро переедем Полярный круг. Надо бы подремать хоть немного.

Поезд в Нефелиновых песках стоит какую-то минуту. Выбросились затемно по военному быстро.

Ах да. Девчонки, жены! Еще раз - не берите много еды. Мы оставили в поезде сахар и термос. Осознанно. Жалко было, но лишний вес - это еще страшней.

Ждали заполярных морозов. Оказалось вполне тепло. Примерно минус -5-8 С. Местные собаки норовили покусать нас за лыжи. С такими тяжеленными рюкзаками хочется идти только по лыжне. Чувствуется, что не март. Лыжные следы встречаются редко и наполовину заметены снегом.

Двигаясь по лыжне, выходим на след чьей-то стоянки. От нее самая прямая и накатанная лыжня привела к ... туалету. К "Шхельде", как сказали бы мои московские друзья-туристы. Вернулись. Пошли по другой лыжне. Зашли в горную щель. Тупик. Снова вернулись. Почесали в затылках и рванули в сторону перевала по компасу, прямо по целине.

Ребята идут на "Бескидах" (марка легендарных деревянных лыж с металлической окантовкой, названных так в честь горного массива в Карпатах). А мне достались импортные, такие - деревянные сверху, пластиковые снизу и без окантовки. На подъемах в гору мои лыжи норовят уехать назад. Зато мне легче в оттепель - меньше налипает снегу. Рюкзак - это грелка. Тяжелый рюкзак - это уже печка. А если с ним идешь на лыжах и в гору - то даже сравнить не с чем. Не хватает слов, сил и дыхания, зато пот в три ручья.

Вроде бы добрались до перевала. Пали подозрения, что это не тот перевал. Как тут вообще ориентируются? Предперевальный взлет долог и мучителен. Каждый шаг вверх становится все труднее. Снег оказался очень твердым. Был красивый момент, когда Санька как в приключенческих фильмах вдруг сорвался, стал сползать вниз, но выхватил нож и, воткнув его в наст, удержался. Когда мы убедились, что он зарубился и в безопасности, захотелось зааплодировать. То ли опасность не столь велика, то ли чувство страха притупилось, раздавленное рюкзаком.

Сняли каждый по одной лыже. И таким макаром аккуратно доползли до верха. Осмотрелись - точно не Юмьекорр. Надо спускаться. Спуск почти всегда труднее.

Обвязались, убрали лыжи в рюкзак, надели кошки. Вроде все делали быстро, но на пронизывающем ветру мгновенно замерзли, задубели. Показалось, что ударил мороз. Пальцы стали просто чужими. Стало страшно - вдруг отморозил. Хорошо на спуске рюкзак сделал свое дело и согрел.

Вечереет. Надо же, как рано, всего то четвертый час дня. Надо привыкать, что светлый день так короток. Боря и Вера предлагают срочно свалить вниз к лесу. Мы с Денисовым уламываем их идти дальше по боковому хребту в сторону перевала. Нас четное количество. Двое надвое - спорят долго. Большинства не получается. И все же мы их уговорили. Уболтали. Идем верхом к перевалу. Долго идем. Тяжело.

Девчонки (тетки! жены!) Первый день трудный по множеству причин. Сразу не надрывайтесь. Нужно акклиматизироваться к зиме, к заполярью.

Наверное, мы с Денисовым были не правы. Вели себя как молодые щены. Вот так прямо с поезда и сразу во весь опор, задравши хвост ... Встали то рано, еще до зари. А потом весь день шли. Какая там адаптация. Этот день был очень трудным и физически, и психологически.

Проморозивший нас безымянный перевал самыми мрачными красками нарисовал всю картину предстоящего похода. Может, так показалось только мне? В голове крутились мысли - на фига надо надрываться с этим ужасным рюкзаком, зачем замерзать, зачем себя гробить. Может повернуть к поезду пока еще не поздно? Какое удовольствие в этих зимних походах!? В туалет сходить - целая процедура, отдельная операция.

Идти с рюкзаком тоже пытка. Оступился, рухнул в снег, и подняться нет никакой возможности. Рюкзак тянет вниз. Без помощи не подняться. Ноги проваливаются. Лыжи, на которые надо встать - они выше тебя. Ты в глубине сугроба, а они - на поверхности. Как же здесь пойдут девчонки, если мне так мерзко ...

Это был переломный день. Так тяжело физически мне до этого не было, наверное, никогда в жизни. Я не понимал, как это выдерживают другие?! На фига все это надо? Хотелось упасть и лежать, хотелось повернуть назад.

Не знаю, как и почему, но что-то меня удержало. Как потом оказалось, перетерпев, пересилив себя, внутренние крики своего тела один раз, я сам изменился. Изменилось что-то внутри меня. Дальше за весь поход никаких таких проблем уже не было. Наоборот, появился какой-то кураж. И весь поход меня тянуло на трудности и авантюры.

Похожие критические ситуации бывают у многих начинающих, а иногда даже и у опытных туристов. Часто это проявляется в виде нервного срыва, немотивированных слез, агрессии, истерии. Потом конечно все проходит. Те, кто идут рядом всегда помогают. И человек преодолевает. Правда, иногда остается осадок. Осадок или стыд за такой срыв.

К счастью, вся эта борьба прошла внутри меня. И мне потом нечего было стыдиться, не за что корить себя изнутри и заниматься самоедством. Хотя нет, совесть меня немного грызла, но уже во второй половине похода. За что - об этом ниже.

Память об этом походе сохранила, прежде всего, все забавное, сохранила ощущения преодоления самого себя, сохранила чувство благодарности к ребятам. А вот многие технические подробности начисто забылись. Читая свой дневник, я с удивлением узнал, что мы тащили с собой еще и кошки, карабины и прочие альпинистские тяжести. Спустя годы мне казалось, что на кошки я вообще никогда не вставал.

Говорят, что эмоции удел девчонок. Нет. Не совсем так. Просто у них все эмоции снаружи. Я забыл про кошки, забыл детали маршрута. Но эмоции и ощущения впечатались навсегда.

Обвязавшись и окошачившись (надев систему и кошки, связавшись единой веревкой), спустились с хребта и полезли на Юмикор сбоку. Снег был неодинаковым, неудобным, коварным. То жестким ледяным скользким настом, по которому сорвавшись можно было проскользить до низа. То рыхлым и провальным. Где-то на середине подъема начались сбои у Веры.

Пали сумерки, а мы еле ползли, поминутно останавливаясь. Пожалуй, Вера не сломалась, а просто выдохлась от ломовых нагрузок. И это притом, что физически она крепче многих наших девчонок. Я снова вспомнил своих крымских "жен". Хорошо, что здесь на трех мужиков тетка всего одна. А каково им будет здесь в марте, когда их будет в походе поровну? Мрак.

Нет, тут что-то не так. В моих записках поход похож на преодоление, на сплошную борьбу. Но ведь люди же ходят сюда в удовольствие. Значит нужно только правильно ходить: не брать лишней еды, иметь теплые пуховки, не сбиваться с маршрута, идти по лыжне и только днем, только в марте по солнышку. И поход станет приятной прогулкой. А все эти испытания - от наших же ошибок. Слышите, тетки?

Бросить Веру нельзя. Остаться ночевать с ней на склоне - ну это тоже на самый крайний случай. Нести ее рюкзак можно на равнине, а здесь и так полуползком. Разве что челночным ходом. А кроме рюкзака есть еще и сама Вера.

- Мы ее тянули. И она проходила еще немного.
- Мы ее уговаривали. И команда приподнималась еще метров на десять.
- Боря по праву мужа ее ругал. Еще несколько метров вперед.
- Денисов кормил ее шоколадкой. Еще чуть-чуть.
- Я говорил ей комплименты, убеждал, что верим в нее. Еще семь шагов.

Вера боролась до конца. Как только скапливала хоть немного сил, она честно ползла вперед. Молодец конечно, но в результате мы съели весь запас светлого времени.

На перевале все сразу поняли, что такое аэродинамическая труба. И каково в этих трубах приходится самолетам на испытаниях. Ночевать на продуваемом февральским бураном перевале нет ни какого удовольствия. Но идти дальше в ночи тоже нельзя. Не видно ни зги. За небольшим камнем роем яму - площадку под палатку. Якобы в заветрии. Пилим снежные кирпичи при свете фонарика, а потом и на ощупь. В последнем варианте рождается нечто бесформенное, абстрактное. Кирпичи нам нужны, чтобы построить стены от ветра. Хорошо бы конечно построить иглу. Но не до жиру. Не в таких условиях.

Рядом слабое голубоватое сияние. Это в глубокой дыре замотанный в стеклоткань примус пытается растопить снег в канне (котелке - жестяной банке с проволочной ручкой). Тепла явно не хватает. Понимаем, что второе блюдо нам сегодня не грозит. Обойдемся чаем. "Лучше - какавой", - предлагает Боря: "Оно калорийнее". Куда ему калории? И так непрерывно едим конфеты, орехи.

Вспоминаем книгу "Эверест. Северо-западная стена". Масштаб там конечно иной, но ситуация почему-то навевает именно такие сюжеты.

Построили две снежные стенки. Натянули палатку. Вода так и не закипела.

Втащили примус в палатку. Раньше я такого и представить не мог. Примус - это почти как автомобильный бензиновый двигатель. От его выхлопов в палатке нечем будет дышать. Однако Борина палатка на пару с мощным ветром развеяли мои опасения. Не только газы, но и все тепло мгновенно выдувалось сквозь полупрозрачные стенки палатки.

То, что сварил, наконец, Боря больше напоминало шоколад, чем какао. Впрочем, горячий шоколад в постель - это даже приятно, прямо по буржуйски. Промелькнула мысль о том, что в "этой какаве" скоро будет не только посуда, но и руки, бороды, одежда. А отмыть точно нечем. Но эту мысль тут же унесло ветром сквозь стены палатки.
Горячая жидкость! Как по ней соскучился организм.

Как ни странно, ночью я не замерз. Утром ветер сделал реверс и стал задувать в наше жилище с незащищенной стороны. В ногах стало зябко. Ночью писать в дневнике трудно, потому что темно. Сейчас светло, но как-то неуютно. Не хочется растерять остатки ночного тепла.

Подъем в таких условиях куда как противнее, чем отбой. Вещи кругом в двух состояниях - либо сырые, либо мороженые. На спальник, на лицо, сладкое от вчерашнего какао, при каждом порыве ветра осыпается мелкий иней. А как же марля, которую мы подшивали в поезде? Вот она - жесткая, угловатая, вся в инее. С нее и сыплется. Оторвать бы, да возиться с ней противно.

На стенки из снежных кирпичей, построенные нами ночью, без смеха не взглянешь. Кособокие. Заметенные снизу и проточенные ветром сверху. Хлесткий ветер "растворяет" снежные кирпичи как сахар в стакане.

В целом все неплохо. Перевал взят. Впереди сказочная горная страна. Даже Борин "противозачаточный" спальник, в котором я ночую, вполне терпим. Мы его так прозвали за то, что заползти в него невозможно. Можно только с трудом напялить, натянуть его на себя. Девчонки (тетки) берите спальник попросторнее и с хорошо закрывающимся верхом, чтобы не задувало.

Как повелось, ели каждый за троих - очень хотелось облегчить ношу. Продуктов все равно море. Море от нашего завтрака ничуть не обмелело. Чтобы разгрузиться - оставили на перевале вкладыши от спальников.

Спустились с перевала в основном без лыж. / ... Тогда я еще не догадывался, что теряю одно из самых больших удовольствий горных зимних походов - спуск на лыжах. Забегая вперед, скажу, что потом на всех пологих склонах я первым впрыгивал в лыжи и несся вниз. Обалденно!/

Пересекли ручей. И тут случилось страшное!

А все змий Денисов виноват!
Подал дурной пример - подошел к ручью и сделал несколько глотков воды. Вслед за ним приложились и другие. (Все кроме меня - увы, я со школы был противным хорошистом). Расплата пришла чуть позже и поломала нам весь поход.

Тетки! Жены! Никогда не пейте в походе разгоряченными из ручья.

В этот день нас преследовали миражи: Группа медленно бредущих камней. Человек внизу на фоне леса.

Прошли за день мало. Мешали рыхлые сугробы. Потом стала уставать Вера. Ее рюкзак слегка разгрузили. Зато у нас теперь снова стало зашкаливать за 30 кг.

По очереди тропим мягкий снег. Борьба с сугробами как-то незаметно измотала нас. Участились споры и мелкие разногласия. Мы вдруг выяснили, что у нас нет одного руководителя, нет явного лидера. Дневной свет позволял пройти еще несколько километров. Но, устав от сугробов и мелких дрязг, встали на ночлег раньше времени. Зато стоянку выбрали великолепную. Еловый лес. Рядом невысокая скальная стенка, покрытая мерзлым мхом и огромными сосульками. После однообразной белизны метели и снега, тут, можно сказать, буйство красок.

... пишу, одним глазом глядя в костер - там сохнет рукава. Подозрительно попахивает паленым. Ни черта не видно. Пишу едва не на ощупь.

Когда еще было видно, решили сварить кашу не на снегу, а на зеленоватых сосульках. Понравилось. Чай варили уже на голубоватом льду. А может правильнее сказать изо льда. Не уверен, как правильно. Но точно было красиво и вкусно.

Сейчас напряжение старта спало, и наружу полезли печальные последствия. Вера и Сашка поймали озноб, который не прошел даже после горячего чая с коньяком. Залезли в аптечку за таблеткой, но нашли там только следы всеобщего разгильдяйства. Это что угодно, только не аптечка. Здесь нет ни антибиотиков, ничего от сердца, ни даже куска пластыря. Зато есть спирт. Пробуем полечиться спиртом.

В дневнике этого нет, но мне вспомнилось (а может это псевдопамять), как в один из дней я тащил за собой манюню.

Что такое манюня? Так в наших кругах называли запасную лыжу (одну на всех), которая ехала (влачилась) на веревочке, привязанная к поясу или рюкзаку. Эта штука вечно мешалась, болталась и подбивала нас к тому, чтобы ее забыть на очередной стоянке. Но остаться без нее - как без запасного колеса у машины в пустыне, как без запасной рубашки в долгой командировке.

Вот как тут не верить в приметы? 13-е число, как положено, принесло неприятность. Народ заболел. А все Денисов! Блин. Братец Иванушка. Говорил я им - не пейте из ручья.

Ночью Борис заливисто храпел. Обычно я это не слышу т.к. крепко сплю. Но в этот раз Вера и Санька так стучали зубами и так тряслись, что я, лежа между ними, совершенно не мог уснуть. Мы трижды за ночь вливали в Веру коньяк. Не помогло. К утру она окончательно заболела. А мы вдвойне расстроились. Во-первых, жалко ее. Во-вторых, себя. Маршрут летел к черту. Веру нужно было доставить к поезду.

Я всеми руками и ногами голосовал за то, чтобы отправить вместе с Верой в поезд и четверть всех продуктов. Или даже больше. Но два бородатых змея уперлись и сказали "нет". Мол, в походе еда нужнее, чем в поезде. У-у, жадобы. Я лишь с трудом оторвал для нее в дорогу кусок колбасы и сыра.

Борис ушел провожать ее в Имандру. Сашка и я отправились пока вверх по Меридиальному ручью (или реке). Заплечные грелки вновь зашкаливают за 30 кг. Господи, когда же они станут легче?
Мы их бросили у границы леса. И без них словно на крыльях домчались до Северного Чорргора, до предперевального взлета. Потом вниз. Великолепно. Наверное, также чувствуют себя горнолыжники. Это чувство полета, ветра, скорости, виража. Только нам интереснее - у нас каждый день, каждый час - новое место, неведомый путь.

Вернулись к точке встречи. Бориса все нет. Я поплелся в старый лагерь за его рюкзаком. На обратном пути поймал очередные глюки: слышал далекие голоса, но не видел никаких людей. Потом наоборот - разглядел на вершине то ли вертлявого беса, то ли пляшущего Денисова. Но уже без звука.

Потом оказалось, что плясал и впрямь Денисов, а орал Боря, шедший за мной.

Встретились. Погрустили. Конечно в поговорке "баба с возу - кобыле легче" есть доля истины, но все равно на душе как-то скверно. Кошки скребут. Чувство вины - не уберегли Веру.

Без Веры я занял ее место в спальнике-спарке (на двоих). Мы лежали вместе с Борей, а Денисов чертыхался в противозачаточном спальнике.

Борис просто переполнен туристским фольклором. Арина Родионовна своими сказками приоткрыла Пушкину целый пласт русской народной культуры. Боря вполне мог стать такой же няней, способной кого угодно воспитать на походной субкультуре.

В спарке с Борей было тепло. Но каждая следующая ночь все больше убеждала меня, что в спарке нужно спать с женщиной. Куда бы я ни раскинул руки, всюду натыкался на бороду, рукавицы, носки, вибрамы. Борис это называл сушкой вещей. Носки он сушил на груди. Всем остальным он обкладывал свое тело. На вторую "совместную" ночь, поведя носом, я поинтересовался, давно ли он стирал согреваемые на груди шерстяные носки. Это бородатое чудовище заявило, что перед прошлым походом!!! В этот поход он попал почти сразу из предыдущего. И если бы их постирал, то шерстяные носки ни за что бы за ночь не высохли.

Честно сказать, брюзжал я не долго. И вскоре сам стал сушить стельки на груди под анараком. Анарак я перестал снимать на ночь по двум причинам. В нем было теплее, проще с утренним одеванием. Но главное - он был скользким и давал возможность легче переворачиваться с боку на бок. Ботинки я все же держал снаружи спальника. И после особо морозных ночей мы с Денисовым подолгу вбивали ноги в замерзшие ботинки. А Боря, ехидно улыбаясь, доставал свои ботинки из спальника и легко засовывал в них ноги.

Сейчас я понимаю, как сделать походное жилье более комфортным. Палатка должна быть с тентом, тамбуром. Должны быть хорошие коврики, спальники. Многие ходят с печками, от которых много хлопот, но которые дают несравнимое живое тепло.

Но если ты всего этого не знаешь, то простая однослойная палатка воспринимается как норма. В принципе это лучше, чем шалаш, берлога, проще, чем иглу.

Иногда, читая книги, я удивляюсь, как люди в прошлые века ходили в кожаных штанах, как годами обходились без душа, без обуви. И при этом чувствовали себя комфортно и счастливо.

Но в этом походе я тоже был счастлив и чувствовал себя почти комфортно. (ну кроме может быть первого дня). Во всяком случае настроение вопреки всем неприятностям было вполне приличным.

Наверное, как и древним людям, мне помогало то, что я просто не знал, что походное жилище может быть иным, и воспринимал то, что было как норму. И только по возвращении кто-то объяснил мне, что хождение зимой с такой палаткой по заполярью называется походом на выживание.

Денисов и Боря Вовк стали покашливать. Что будет, если разболеются оба, не хотелось даже думать. Но думалось. Тревогу так легко не прогонишь. Забрались на Северный Чорргор. Легко и просто. Помогал ветер в спину. Всегда бы так.

Нашли табличку: 11 марта 1977 г. здесь погибли четыре московских альпиниста. Два парня и две девчонки 19-24 лет.

Наверняка погибли в лавине, решили мы и начали спуск пешком как раз посредине лавинного лотка. Лавинных ленточек доставать не стали. Я так подумал: одна фигня, если сразу не прибьет, то как-нибудь выживу, а если шлепнет, то и от ленточки мало толку.

Шел вниз, напевая кусочек подслушанной у Бори песни: "Я сниму с тебя теплые валенки, мне спасателей ждать предстоит". Спросил у него, как там дальше. А он уперся и обещал допеть только после перевала. Суеверный.

Ударила оттепель. Развалившись на отдыхе возле торчащего из снега булыжника, мы с Сашкой обнаружили в снегу черные ягоды, похожие на чернику. Сожрав по горсти ягод-ледышек (опыт ручья ничему не научил Денисова), мы одновременно пришли к выводу, что это не черника.

Начался обычный треп:

- "Первым признаком отравления является посинение трупа", - процитировал Боря Стругацких
- Да, ладно, волчьи ягоды здесь не растут, - успокаивал я себя
- Вочьи - точно не растут, - поддакнул Денисов: Здесь может расти только вороний глаз.
- И волчье лыко, - радостно добавил Боря, который ягод не ел.

С какого-то места я встал на лыжи (у мужиков они прилипали) и поймал чувство полета. Правда, рюкзак мешал маневрировать. Порадоваться полной грудью помешала обнаруженная среди камней еще одна мемориальная табличка. Внизу и у меня снег начал прилипать к лыжам.

Девчонки! Смолите лыжи лучше. С подлипом - это уже не езда.
.....

Нашли заброшенные домики (в районе склада ГСМ). Без окон, но с крышей. Выбрали для ночевки один из них. Окна затянули полиэтиленовой пленкой. Пока бродили в разведку на базу геологов, к нам пришла группа туристов из Белорусии, из города Гродно. Утверждают, что медики. Ох, сомнительно. Например, питерских медиков, среди которых у меня друзья, можно узнать за версту. Они не могут не пошлить, не сыпать скабрезными анекдотами, случаями из практики и мудрено-солеными выражениями. Медики - это смесь утонченности, пошлости и жестокого практицизма.

А в этих ребятах заметно, только, что они белорусы. Несколько себе на уме, добрые, но чуть скованные. Гостеприимные без навязчивости. Анараки у всех с опушкой! Шмотки на нитроне. (Тому и другому можно позавидовать). Лыжи - "Бескида". И на фоне этой роскоши - ужасные рюкзаки. Магазинные, допотопные, проходящие у нас под кличкой "смерть туриста".

Денисов разжился у них таблетками. Боря, упрямая борода, от таблеток гордо отказался. Он признал, что заболел, но предпочел лечиться по старинке - неразбавленным спиртом. Я, кажется стал понимать, кому мы обязаны скудной аптечкой.

У белорусов потрясающий аппетит. Просто удавы. Мы рады были помочь им с продуктами. Правда, нечаянно подпортили им праздник живота, подсунув для киселя наш канн. Так случилось, что мы ни разу его еще не мыли. И в нем скопились слои пригорелой каши, какао, киселя. В наших сугробах было не до отмывания. И тут мы вручили ребятам наш канн сразу со снегом. Так что было не видно, что у него на дне.

Когда кисель разварился, то придонные отложения стали медленно растворяться и всплывать на поверхность. Зрелище было крайне неприятным. Но белорусы проявили удивительную деликатность и даже не попеняли нам за испорченный кисель. Их 4 на 4 (девочки, мальчики). Для смешанной группы они до странности тихие.

Писать и шить в тепле удивительно и как-то даже не привычно.

Ну, нельзя болеть в зимних походах. Сначала Вера, теперь эти две бороды. И все теперь наперекосяк. А нефиг было пить из ручья! Они пили, а отдуваться всем теперь. С больными - ну, какой штурм вершины или перевала?

Тетки! Запомните. Мало того, что сами не пейте, так постарайтесь удержать и других. В походе все одной веревкой связаны.

Вместо перевала перебрались на "базу геологов". Застали там пылающий дом. Рядом вездеход с КСС (контрольно-спасательной службой). Одновременно с нами на пожар из леса пришли одесситы (2 на 2), которые ночевали здесь прошлой ночью.

Ребята из КСС сказали нам, что поджог сделали местные громилы-браконьеры. Они постоянно делают этот пустой поселок нежилым. То выбьют окна, то вот поджог. Люди им мешают.

КСС-ники попались непривычно добрые. Помогли нам обжить еще один дом. Заботливые одесситы, видя моих кашляющих бородатых спутников, тоже включились в дело. Подмели пол и подарили нам сухофрукты. Очень приятные создания.

После их ухода еще долго вспоминаем их девушек. Клянем себя за то, что не променяли их двоих на одного Денисова. Все равно это бородатое создание только и делает, что брюзжит и хлещет коньяк. Толку от него никакого. Сашка в ответ грозится рассказать об одесситках Вере. И вообще он зудит с утра до вечера на все на свете. Как бы это занудство не было заразным.

Когда Денисов сильно надоедает, я запугиваю его угрозой разбавить коньяк спиртом, чего он страшно боится. Эстет. Гурман.

Болезные быстро устали и завалились спать. А я решил написать письмо крымским женам, запечатать его в бутыль и закопать в снег под самым большим деревом мертвого поселка.

К вечеру дописал письмо, починил снарягу и разбудил больных. Каждого я растер шилом (спиртом) и отмассажировал так, что сам весь взмок. Может, поможет.

После растирания бородатые гады потели всю ночь. Утром один объявил, что слегка полегчало. Другой предложил считать его условно здоровым. Решили идти в радиалку на Партомчорры. Их собственно два перевала (Северный и Южный Партомчорры) и одноименная вершина. С Северного - в принципе можно подняться на вершину Лявочорр. Но это все по ситуации. Ситуация сильно зависит от правильного ориентирования на местности и особенно от погоды.
А погода сейчас перед выходом уже испортилась. Снег. Ветер. Никакой лыжни, минимум ориентиров.

Дописываю вечером. К ущелью шли через озеро и лес по рыхлому снегу. Тропили по очереди. Хорошо, что без тяжелых рюкзаков. Взяли с собой минимум еды и вещей. Остальное спрятали возле домика. В лесу много свежих звериных следов. Здесь ветер тише и их заметает не сразу.
Прошли буровую. Метель усилилась. Ветер подталкивает в спину. Эти двое в пуховках. Я в анараке. Но меня согревает собственная глупость. Я вчера намазал лыжи синей мазью от края до края. И теперь они катятся одинаково хорошо вперед и назад. Борясь с отдачей, почти не замечаю ветра. Почти. Поднимаюсь исключительно на палках и подрезах. Ближе к верху метель переходит в буран. Стихия завораживает.

Новый снег не задерживается на поверхности. С твердого старого наста его начисто сдувает. Куда интересно? Ведь где-то это все скапливается.

Если б такой ветер да навстречу, мы бы не прошли. А так Борис раскидывает руки вширь и его возносит вверх. Стихия божественна. Вознесение происходит наяву.

Буран усиливается еще. Видимость падает до пятидесяти метров. Это значит, что не видно ничего кроме близлежащих скал и снежных горок. Куда идем, понимаем уже слабо. Понятно, что вверх по одному из кулуаров. Только вот по какому из них? Стремимся не отрываться друг от друга, чтобы не потеряться.

Похоже, что залезли на перевал. На какой только? Да, теперь не до Лявочорра. Вверх уже не стоит. Ветер снова усилился. Надо бы спускаться вниз. При этом важно: а) не выскочить на лбы и обрывы; в) не потерять друг друга.

Начинаем спуск на другую сторону перевала. Видимость не больше 20 метров. Если попутный ветер мог нас возносить вверх, то уж дальше вниз он старался вдвойне.
Куда катимся, не видим и не знаем. Понимаем, что так нельзя. Но и на верху в буран тоже оставаться не стоит.
Едва не свернули на обрывистый лоб. Стало жутковато. Выровняли направление. Похоже, что въезжаем в кулуар и лавинный лоток. Сверху. В рыхлом снегу. Снег свежий и глубокий - "мечта лавины". Ай, как это плохо. Опасность повисает в воздухе. Надо бы хоть лавинную ленту достать. Но почему-то кажется, что сейчас она нам точно не поможет.

Видимость падает до нескольких метров. С трудом различаем и почти не слышим друг друга. Бориса кричит мне на ухо, цитируя классику: "Сложилась обстановка генеральной репетиции собственного конца". А может это не цитата? Провели совещание. Что делать, если куда ни кинь - везде клин. Решили: не порождать собой лавины, не напарываться на обрывы и даже не замерзать на месте. А что тогда? Подниматься назад на перевал и искать обратную дорогу.

Пока буран нес нас на себе, мы его просто не дооценивали. Теперь все изменилось. Мы повернулись и пошли назад, вверх навстречу стихии. Вспомнился Высоцкий: "Сгину я, меня пушинкой ураган сметет с ладони" Я испытал редкое чувство "упоения в бою".

Маска на лице быстро обмерзла и забилась снегом. Снег хлестал по глазам так, что вперед смотреть было просто невозможно. Через каждые 20 шагов приходилось извлекать руку из рукавицы и выковыривать снег из глазниц, отдирать его от ресниц и бровей. Глаза, точнее веки, оказывается, тоже могут подмерзать.

Сперва я завидовал очкарику Денисову. Ему-то глаза защищали очки. Но потом мы с Борей поняли, что Денисов вообще ничего не видит и идет на ощупь. На его очках намерзло по большой снежной плюхе. Бороды моих спутников были похожи огромные пенные мочалки, покрытые сосульками.

Хорошо, что мы не успели скатиться вниз слишком далеко. И назад на перевал вышли почти без приключений. С трудом отыскали триангулятор, предварительно налетев на стенку. Теперь от триангулятора нужно было идти назад по старой "дороге". Если бы ее только увидеть. Все следы замело или сдуло. Размышляем - а может попробовать слегка закопаться в снег. А сверху на нас наметет сугроб. Станет довольно тепло, хоть и сыро. Только вот если буран на долго, то это не выход.

Решили идти дальше, ведя Денисова на двух палках как на поводке.

Встречный ветер все больше вымораживал из нас остатки тепла. Но мы понимали, что спасение только в движении. И иной помощи ждать неоткуда. В какой-то момент я почувствовал, что отмерзает мое мужское достоинство. Вот что значит отсутствие пуховки. Прикрывать его рукой не получалось. Руки были заняты лыжными палками. Терпеть-то я мог, но опасался за последствия. И тогда я решился. Мои рукавицы были двойными. Я снял с руки один слой рукавиц и засунул рукавицу в трусы. Там стало теплее.

Увы, оставшийся на руке слой рукавицы был слишком короток. И мороз вцепился мне в запястье.

/ ... Это не так больно как ожог. Но последствия, в общем-то, те же. В Ленинград я тогда вернулся с забинтованными запястьями. Под бинтами были пузыри. Зато мое достоинство ничуть не пострадало ;-)
/

Борис обморозил лоб и немного уши.

Но когда бы мы еще вот ТАК смогли оценить тепло огня и горячий чай, как в эту ночь после возвращения. Верх блаженства! Нет, словами это не передать.

Руки "оттаяли". Пальцы снова держат ручку (карандаш найти не смог). И я описываю наш сегодняшний день. Чтобы лучше ценить и ощущать жизнь, ее краски, ее ценность, вот для чего нужны походы и такие перевалы.

А эти бородатые мужики просто молодцы. Их опыт позволял найти разумный предел каждой авантюре.
Жаль только теперь их на таком буране, наверное, больше никуда не вытащить. И наш план подъема на Рисчорр видимо останется только планом. А может распогодится? Может мужики окончательно выздоровят! И мы снова пойдем на штурм.

Латаю свою меховку, из прожженой дыры которой грозит вылезти вата. /... что такое "меховка" сегодня я уже не могу вспомнить / Шить в тепле, пусть и при лучине все равно наслаждение.
Бороды травят байки из жизни геологов. Особенно неистощим Борис. Он рассказывает о бивнях мамонта, о сове, о "лечебном голодании", о свитере из шерсти мамонта, о пещерах и спелеологах, о чайниках в тайге. Воспоминания во мраке ночи заразны.
Даже Денисов рассказал пару баек из своей службы в армии. Я рассказал им о тетках, собиравших меня в поход, о том, какие они необыкновенные.

Кстати, тетки! Я вот что придумал на случай, если и у вас будут мерзнуть запястья. В рукавах тельняшки (свитера) можно проковырять дырочку для большого пальца и тогда запястья будут всегда прикрыты.

Подшлемник (шапочка киллера или спецназа) себя оправдал. Лицо не обмерзло. Правда, лоб продувало. Поэтому здесь же при лучине пришил на лоб кусок капрона. Некрасиво, но разве здесь это важно.

Пуховок или их аналогов в продаже не было. Кто мог - шил сам. Боря нашел "выход". Он взял свою старую куртку из ткани типа "болонья" (которая дубеет на морозе) и между ее слоев нафигачил пуха. Куртка раздулась. Причем одинаково наружу и вовнутрь. От этого сделалась на два размера меньше. И для того, чтобы залезть в нее Боре приходилось снимать свитера и залезать в нее чуть не в майке.

Денисов нашел еще один способ облегчения рюкзаков от провианта. Он приручает синичек, скармливая им наше масло. И вообще грозится большую часть провизии оставить здесь в этом полуразрушенном домике. Мы молчим, но тоже боремся с едой. Мы ее поедаем. Жрем. Как кадавры. Особо смакуем теплые блюда. Денисов не умеет их ценить. Отвык. Жена ему, похоже, совсем не готовила.

Глядя на ребят, я не могу представить, какая жена должна быть у геолога. Они ж бродяги не только по работе, они в душе бродяги. Кто это вытерпит?

В чем Сашка, точно молодец, в том, что заставил нас взять коньяк. Нам было жмотно. Но теперь мы ему за это упорство многое прощаем. В мерзлой палатке, в экстремальной ситуации - это лучшее средство. От чего? От всего.

Погода по-прежнему нелетная. После вчерашнего долго отсыпались. Бородатые страшилы явно не собираются вставать на лыжи. Заявляю, что полезу в гору один (Пугаю, догадываясь, что не пустят или не бросят и пойдут сами).

Вместо этого меня как единственно здорового посылают за дровами. Принес дров. Уговорил Борю, сходить со мной в гору. Сашка великодушно освобождает нас от колки дров.

Поднимаемся с Борисом на Умбозерский перевал. Он прост, как домашний коврик. Лишь немного раздражают частые заструги. Представляю теперь каково тем, кто идет сейчас к Полюсу. На обратном пути вновь пурга и "ветер в харю". Но конечно не так сильно, как вчера. Денисов встречает нас возле дома. Видно, что страшно завидует. Мы сочувствуем, подозревая, что ему тяжко вдвойне. Оставить зануду наедине самим с собой... Говорят, что скорпион иногда убивает сам себя своим ядом.

А бутылку с посланием теткам я так и не закопал. Все дописываю туда. Борис обзавидовался и тоже приписал от себя. Торжественно закупориваю сосуд. Бутыль хороша - большая увесистая из толстого зеленого стекла. От нее веет морем, кораблекрушением, кладом, пиратами. Мы с Борей увлеклись этой темой. Но хриплый Денисов и тут все портит. Выведав у меня место захоронения бутыли, он с улыбкой Шапокляк заявляет, что протопчет к этой березе тропу и пометит дерево. До весны к этой березе будут ходить и метить по собачьи все проходящие туристы.

И этого изверга мне скоро опять лечить, растирая спиртом. Шкуру спущу!!!

Завтра подъем в с 3 до 5 утра. Выход затемно. Хотим пройти много. Уже засыпая, вспоминаем Веру. Даже не как конкретного человека, а как женщину, символ уюта и домашнего очага. Если б она дотянула до домиков, то встречала бы нас здесь после гор горячим чаем и женским теплом.

И впрямь встали рано и вышли затемно. Впереди марш-бросок. Температура около нуля. Снег на грани подлипа. Снегопад. Ветер. От озера Пайкунъявр добрались до низовья ручья Петрелиуса. Идти то мы идем, но эти бородатые так и не выздоровели. В качестве бензина используют собственную волю.

Оба мерзнут. Идут в пуховках. Телом они кремнятся, но настроение упадническое. Намекают, что надо бы свернуть поход и свалить в Кировск. Что, мол, это не из-за болезни. Просто в такую погоду никто не суется на перевалы. Слишком рискованно - лавиноопасно.

Предлагаю им взять перевал ночью, при Луне, когда лавины тоже спят. Отвергают.

У Сашки по очереди лопаются тросики на лыжных креплениях. В связи с этим и были две единственные остановки за весь день. Прем без передышек. Все понимаем, что если они присядут отдохнуть, то уже могут и не встать.

Совсем плохо. Хотят поворачивать вниз, к людям. С любой разумной точки зрения они правы. Но как же мне хочется еще пожить, побродить в этих горах. С моим военным бытом только здесь я ощущаю, наконец, что такое свобода. Свобода от формы, от командиров, от морали одомашненного социума, от тысячи условностей. Только здесь радость естественного бытия, работы до упаду, сражения, искренних отношений. Взываю к их чувствам. Пусть авантюра, ну давайте еще хоть чуточку.

О чудо, Денисов, лапочка, соглашается потешить мой авантюрный дух. Двое "за", значит идем вперед!

Странные мы все же существа. Как только я их уговорил, то вместо чистой радости получил ее пополам с чувством вины. Каждый Борин кашель или застревание в сугробе слабеющего Сашки вызывает во мне чувство вины. Ругаю себя, что ради собственного удовольствия тащу двух больных черт знает куда.

Видимость никудышная. Идем по ручью. Стенок ущелья почти не видно. Снег не то, что мокрый, скорее влагонасыщенный, как и воздух. Набухший снег грозит ринуться вместе с нами вниз. Вспоминаю "Белое проклятие". Именно из такого снега лавины самые опасные. Схватывают свою жертву как цементом.

Подошли к Западному Петрелиусу. Снизу подъем не кажется сложным. Цирк практически не виден. Не мешкая, пошли на восхождение. Ступаем уверенно. Мы с Борисом идем на одном уровне, но все дальше расходясь друг от друга. Сашка отстал, но идет за мной. Крутизна склона неприятно растет. Чувствую, что сцепление лыж с фирном ослабевает. Свежевыпавший снег тоже не держит. Соскабливается вместе с ползущей вниз лыжей.

Пока я боролся со снегом, ко мне неожиданно подошел Денисов. В кошках. И давай меня запугивать, что, мол, сейчас сорвусь. И так собака запугал, что я едва удерживая равновесие тоже снимаю лыжи, чтобы надеть кошки. Ошибка номер раз. Спохватываюсь, что кошки у Бори, а Боря уже за скальным выступом. Ленюсь достать ледоруб. Ошибка номер два. Палки, даже втыкаемые рукояткой в склон держат слабо. Ошибка номер три. Сдуру вместо перевала карабкаемся на соседнюю кручу.

Борис давно уже на перевале. Нас не видит. Мы его тоже. Мы слышим крики, переходящие в вопли. Мы рубим ступени. Сашка матерится и не желает отвечать Боре. Мне кажется, Сашка боится за меня больше, чем я сам. Я же строго предупреждаю себя, что ошибаться нельзя. Наконец я ору Боре, чтобы он поберег глотку. Чувствую, что Сашка уже вымотался, но бьется ради меня.

Со стороны Бори подъем происходил так: "Лезу, вы рядом. Залез, а вас нет. Вы вот только были и сгинули. Покричал - молчат. Погода на минутку прояснилась. Оглядел склон - следов свежей лавины нет. Ну, значит Синильга. К спасителям с таким аргументом не пойдешь".

Боря старался выглядеть оптимистом. Но мы видели, как он сильно замерз, задубел, дожидаясь нас на сквозняке перевальной щели. И это поверх старой простуды.

Спуск приятный. Вид сказочный. Небо прояснилось. Перед нами цирки, скалы, перевалы. Видны оба Петрелиуса, Рамзай.

Вечереет. Нужно засветло дотянуть до леса. Прошли много за день много, а с последним приключением на стенке и вовсе подустали. Готовить стоянку в сугробе с нуля очень лениво. Это ж надо откапывать снег под костровище, трамбовать место для палатки, рубить лапник, искать дрова. Может, найдем чужую, которую нужно будет только подновить. Идем лесом вдоль Малой Белой.

Мороз крепчает ударными темпами. А мы то сдуру радовались прояснению неба. Денисов обещает завтра же свалить к людям. Мол, к черту все. Все равно нет нормальной погоды и ночевки в холодной палатке ему надоели. Я молчу. Чтобы он не говорил, я помню, как он за меня сегодня переживал и рубился.

В летних походах тебя сопровождает мир запахов живой природы. Утром - запахи цветов в росе, пепел вчерашнего костра. Днем, аромат вытапливаемой солнцем смолы сосны или кедра, сложный насыщенный букет луговых цветов, безмятежный утонченный аромат "альпийских" высокогорий.

Зимой все источники запаха завалены снегом, скованы морозом. Первое время ты просто наслаждаешься чистотой, почти стерильностью воздуха. Чуть позже обоняние настраивается, обостряется. И ты "слышишь" запах снега. Особенно, когда начинаешь его копать, вырезать снежные кирпичи или просто проваливаться в глубокие сугробы. В снежной норе или в иглу запах снега становится настолько интенсивным, что поневоле вспоминаешь навязчивую силу запаха зарослей сирени или садовых лилий.

Утро солнечное, морозное, хрустящее, свежее, бодрое назло бородатому брюзге. Встали поздновато. Собираемся в радиалку. Я хочу на Ферсмана. Денисов посылает нас с Борей туда же. Так и говорит - валите вы на Ферсмана. Сам обещает разведать выход на плато. Борис на Ферсмана не хочет.

Идем все вместе искать возле Тахтарвумчорра выход на плато. Нашли, кажется. Похоже, это та щель, о которой нам рассказывали ребята из КСС. Но крутизна у нее ... Боря так и говорит: "Этот бред не для нас".

Намекаю им, что вот неплохо бы тогда влезть на гору (хребет, ведущий на Тахтарвумчорр). Хм. Неожиданно соглашаются. Неспешно восходим. Вид изумительный. Солнце такое, что впервые пригодились горные очки. Солнечная радиация греет даже здесь в заполярье, несмотря на крепкий мороз. Видны Имандра, Арсеньева, Ферсмана, один из Петрелиусов.

Сказка. Посидели на вершине. Понежились. Но мое предложение зайти по гребню на самую вершину Тахтарвумчорра сурово пресекли. Будем возвращаться.

Встаю на лыжи первым и с удовольствием пишу на снегу дуги. Покрутив слалом среди камней, торможу и снова лезу вверх. Я успею прокатиться еще раз пока эти болезные бороды печально плетутся вниз. Моего энтузиазма никто не разделяет. Да я б покатался и один. Но это нехорошо, если полутрупы будут собирать дрова, а я здоровый стану резвиться.

Спустились. Запаслись дровами. Борис, попив чая, уполз болеть в палатку с опущенными ушами и поджатым хвостом. Мороз крепчает. Можно бы тоже ложиться спать. Но мы все суетимся возле костра. Мысль о ледяной палатке заранее бросает в дрожь. До темноты еще есть время. Мы с Денисовым решаем для согрева организма прокатиться на лыжах вниз по Белой.

Пока пристегивал лыжи, руки (пальцы) замерзли так, что целый километр не мог их почувствовать. Хм. Тоже мне согревание. А все потому, что без рюкзака - без верной грелки. Вспомнил группу, замерзшую в Ловозерах. Подумал, что чайники, больные и девчонки очень даже запросто могли замерзнуть. Спасение здесь может быть в огне или в движении, иначе в момент скрючит.

Вернулись. Еще по горячей чашке чая и спать. Слегка расслабился у костра, и мороз тут же покарал меня за небрежность. Мой язык примерз к ложке с халвой. Ощущения дурацкие. Больше обиды, чем боли. Запаниковав, сдуру дернул. И еда перестала приносить мне радость. Я перестал чувствовать ее вкус. Главным стало пропихнуть еду через ободранный язык, пронести над этим местом.

Снял нижний слой носков. Там у меня были х/б носки. Надел два слоя толстых шерстяных носков. Так теплее.

Сняв ботинки, не смог так сразу вытащить стельки для просушки на груди. Стельки примерзли к подошве. Пришлось отдирать как язык от ложки. Ну не греть же на груди целиком весь вибрам (ботинок).

Долго не удается уснуть. Боре "легче". Он больной с температурой и уснул сразу. Мы с Денисовым ворочаемся и тихо ругаемся. Лично мне не очень холодно. Проблема лишь в том, что организм не привык во сне вдыхать такой "прохладный" воздух (по замерам мурманской группы, ночью было минус -32 градуса по Цельсию). Тем более бодрит контраст. У меня под боком в одном на двоих спальнике лежит больное тело, раскаленное, наверное, до +39 градусов. Там минус, тут плюс. Перепад в 70 градусов. Проваливаясь в сон, я казалось обжигаюсь об Борю)

Тетки! Заранее подумайте о морозе, хотя, может в марте это будет и не так актуально. Очень дискомфортно было возиться с полиэтиленовыми пакетами. Полиэтилен (когда его развязываешь, завязываешь, трогаешь) голыми руками охлаждает прямо как металл. Поэтому на морозе лучше иметь дело с ткаными материалами. Например, с капроновыми или тряпичными мешками для продуктов.
А меховая шапка совсем не пригодилась. Вполне хватило вязаного подшлемника в сочетании с капроновым капюшоном.
И рукавицы на нитроне почему-то плохо греют и вообще не очень удобны.

Чуть не забыл. Еще днем мы открыли "денисово" болото. Оно такое же занудное как и автор-открыватель - не замерзает даже зимой.

Последний, десятый день похода. Не глядя в глаза этих бородатых мучеников, расписываю все прелести и красоты здешней жизни. Рассуждаю о том, как здорово было бы прожить здесь еще денек. Денисов, измученный холодом обозвал все мои доводы жалким нытьем. Как застоявшийся конь он бил копытом и рвался в обратный путь - вниз к цивилизации, к шампанскому, теплым комнатам и нежным женщинам.

Борис - просто кремень. Человек с железным духом. Раздолбанный и простуженный он как сказал, так и сделал - вышел из Хибин с гордо поднятой головой. Он пер как трактор без остановок.

Боря шел так, что Денисов периодически терялся сзади в складках местности. Я был просто потрясен. Я не мог понять - как так можно гнать свое больное тело? Может он знал какой секрет. Я даже как бы невзначай спросил у него: "А не пройти ли нам еще и ущелье Географов?" Борис как-то вздрогнул, глаза еще больше помутились (стали совсем отстраненными) и он молча попер дальше.

Рано утром мы сели в поезд. Пили шампанское, ели компот из ананасов. Я возмутился тем, что весь поход в одиночку вкалывал за всех на эпистолярном поприще. И всучил дневник Боре.

Поезд в Питер. Коля пожелал мне писать в его дневнике, что вздумается. Думаю, что читать будет куча ужасно добрых женщин, собиравших Колю в поход.

После отмерзания на Партомчорре (см. рукопись, найденную в бутылке) Денисов шланговал. Мы с Колей сбегали на перевал Умбозерский, а на утро со сранья ушли на Малую Белую через Зап.Петрелиуса. Ощупью нащупали перевальный взлет. Я залез на лыжах наверх, промерз, ждавши ребят (эти сдуру сняли "бескиды" и час долбали ступени на крутом фирновом склоне).

Бабы, для вас пишется! Запомните: В Хибинах подъем НА ЛЫЖАХ быстрее и проще, чем БЕЗ ЛЫЖ.

Меж величественных гор верховьев М.Белой скатились к лесу. Отговорил ребят идти Ферсмана, пошли искать проход на Тахарвумчорр. Проход не обнаружили, залезли на солнечный скалистый пупырь. От солнца очень тепло и ярко. Впервые надел очки. На спуске меня прошибли пот и слабость. В лагере заполз в спальник в пуховке. Зажег примус "Шмель" в палатке.

Болеть нельзя! Из Хибин надо выйти с гордо поднятой головой, а не выползать раком! Мы вышли с поднятой - через ущелье Рамзая в Кировск.

Холод собачий. Мужики убежали в город, а я столбом стоял у рюкзаков на вокзале в обнимку с горячей батареей.

В Апатитах славно попели песни с ребятами из Липецка - они вышли из Ловозер.

В поезде пришло сожаление о конце похода и тоска по следующему.

Сейчас Коля сунул мне блокнот и потребовал писать еще. Напишу про Денисова, с блеском в очках на бородатой морде читающего брачные объявления в Мурманской газете: "Вот какой на меня спрос". Сколько "красивых, веселых, обаятельных" и т.д. баб на свете, желающих поиметь северянина с машиной, "желающего создать семью". Я балдею.

На одну его авантюру мы поддались (первый день похода!) Это дало неожиданно хорошие результаты:
а) весь кайф ночевки на перевале Юмикор;
б) сбагрили в Имандру женщину, а, как говорят англичане: "если дама покидает экипаж, повозка движется быстрее"
в) пер.Юмикор очень красив (если не считать Сев. и Юж.Рисчорра)

конец Бориных каракулей. Дальше опять мои.

Впервые возвращение было столь болезненным для меня. Не физически - я же не болел, ну разве, что обморозил запястья. Нет, именно психологически.

В Хибинах я полностью, каждой клеточкой организма погрузился в другой мир. Мир, где есть настоящие опасности. Где можно прикоснуться к стихии. Где ты живешь одной командой и выживаешь только вместе. Где готов на все ради товарища.

Сейчас, 20 лет спустя это кажется юношеской романтикой. Но я тогда ощущал все именно так. Как же хотелось остаться в этом мире! Каким грустным, неправильным казалось возвращение в бессмысленное лоно цивилизации, в тупость военных будней, вранье политиков, склочность горожан.

Помню, как удивленно рассматривал деньги, задумавшись над их иллюзорной ценностью. В общем, с точки зрения среднестатистического социума я стал временно ненормальным (если брать за норму матрицу городского обывателя). Как же мне не хотелось возвращаться в "нормальную" жизнь.

февраль 1986 (восстановлено в июле 2005)

Выйти на главную страницу